Неточные совпадения
Спастись во всем
мире могли только несколько человек, это были
чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий народ в
мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень
чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины, кожу рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
Когда Вера, согретая в ее объятиях, тихо заснула, бабушка осторожно встала и, взяв ручную лампу, загородила рукой свет от глаз Веры и несколько минут освещала ее лицо, глядя с умилением на эту бледную,
чистую красоту лба, закрытых глаз и на все, точно рукой великого мастера изваянные,
чистые и тонкие черты белого мрамора, с глубоким, лежащим в них
миром и покоем.
Итак, мог же, стало быть, этот молодой человек иметь в себе столько самой прямой и обольстительной силы, чтобы привлечь такое
чистое до тех пор существо и, главное, такое совершенно разнородное с собою существо, совершенно из другого
мира и из другой земли, и на такую явную гибель?
Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и
чистых я не встречал потом нигде, ни на высших вершинах политического
мира, ни на последних маковках литературного и артистического. А я много ездил, везде жил и со всеми жил; революцией меня прибило к тем краям развития, далее которых ничего нет, и я по совести должен повторить то же самое.
Великие слова, заключающие в себе целый
мир новых отношений между людьми, —
мир здоровья,
мир духа,
мир красоты,
мир естественно-нравственный и потому нравственно
чистый.
Я нашел в библиотеке отца «Критику
чистого разума» Канта и «Философию духа» Гегеля (третья часть «Энциклопедии»), Все это способствовало образованию во мне своего субъективного
мира, который я противополагал
миру объективному.
Все притихли. Высокий ветер,
чистый и свободный от испарений земли, тянулся в пролеты, шевеля веревки, и, заходя в самые колокола, вызывал по временам протяжные отголоски. Они тихо шумели глубоким металлическим шумом, за которым ухо ловило что-то еще, точно отдаленную невнятную музыку или глубокие вздохи меди. От всей расстилавшейся внизу картины веяло тихим спокойствием и глубоким
миром.
Ничего святого, ничего
чистого, ничего правого в этом темном
мире: господствующее над ним самодурство, дикое, безумное, неправое, прогнало из него всякое сознание чести и права…
"Ты почто, раба, жизнью печалуешься? Ты воспомни, раба, господина твоего, господина твоего самого Христа спаса истинного! как пречистые руце его гвоздями пробивали, как честные нозе его к кипаристу-древу пригвождали, тернов венец на главу надевали, как святую его кровь злы жидове пролияли… Ты воспомни, раба, и не печалуйся; иди с
миром, кресту потрудися; дойдешь до креста кипарисного, обретешь тамо обители райские; возьмут тебя, рабу, за руки ангели
чистые, возьмут рабу, понесут на лоно Авраамлее…"
«Да, твой, вечно твой», — прибавлял он. Впереди улыбалась слава, и венок, думал он, сплетет ему Наденька и перевьет лавр миртами, а там… «Жизнь, жизнь, как ты прекрасна! — восклицал он. — А дядя? Зачем смущает он
мир души моей? Не демон ли это, посланный мне судьбою? Зачем отравляет он желчью все мое благо? не из зависти ли, что сердце его чуждо этим
чистым радостям, или, может быть, из мрачного желания вредить… о, дальше, дальше от него!.. Он убьет, заразит своею ненавистью мою любящую душу, развратит ее…»
В этом
мире небо кажется
чище, природа роскошнее; разделять жизнь и время на два разделения — присутствие и отсутствие, на два времени года — весну и зиму; первому соответствует весна, зима второму, — потому что, как бы ни были прекрасны цветы и чиста лазурь неба, но в отсутствии вся прелесть того и другого помрачается; в целом
мире видеть только одно существо и в этом существе заключать вселенную…
Александров с широкой улыбкой приложил правую руку к своей барашковой орленой шапке и подумал не без гордости: «Это еще пустяки. А вот ты лучше погляди на меня в следующий вторник, на
Чистых прудах, где я буду без шинели, без этого нелепого штыка, в одном парадном мундире, рука об руку с ней, с Зиночкой Белышевой, самой прекрасной и грациозной барышней в
мире…»
Первое: вы должны быть скромны и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и всего того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие на полное повиновение, без которого не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из
чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами не убийцею всего вашего бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из
мира труда и пота в область успокоения и награды.
Впрочем, существенно вы одно запомните, что ни линии, ни точки в вещественном
мире нет; первая есть четвероугольник, а вторая все-таки круг, многоугольник, и он в
чистом виде существует только в нашем уме; это — прирожденное нам понятие из
мира духовного, и Сен-Мартен главным образом хочет показать в этих цифрах, как невещественные точка и линия сливаются с вещественными треугольником и кругом, хотя то и другие никогда не утрачивают своих различий.
В
мире германском человек, как свободное лицо, осуществляет идею в ее собственной области, как безусловную свободу, — здесь является свободное государство и свободная наука, то есть
чистая философия.
Я потому так часто говорю об этом береге, что единственно только с него и был виден
мир божий,
чистая, ясная даль, незаселенные, вольные степи, производившие на меня странное впечатление своею пустынностью.
Она мне возвратила вновь
Мою утраченную младость,
И
мир, и
чистую любовь.
Он верит теперь, что царство бога наступит тогда, когда люди будут исполнять 5 заповедей Христа, именно: 1) жить в
мире со всеми людьми; 2) вести
чистую жизнь; 3) не клясться; 4) никогда не противиться злу и 5) отказываться от народных различий».
— А я насчет того, Мосей Мосеич, что не будет ли вашей милости насчет моих-то кабаков… Что они вам: плюнуть, и все тут, а мне ведь
чистое разоренье, по
миру идти остается. Уж, пожалуйста, Мосей Мосеич…
— Что же мне делать? Что же мне делать? — шептал опять Андрей Ильич, ломая руки. — Она такая нежная, такая
чистая — моя Нина! Она была у меня одна во всем
мире. И вдруг — о, какая гадость! — продать свою молодость, свое девственное тело!..
Точно Офелия, эта Шекспирова «божественная нимфа» со своею просьбою не плакать, а молиться о нем, Ульяна Петровна совсем забыла о
мире. Она молилась о муже сама, заставляла молиться за него и других, ездила исповедовать грехи своей
чистой души к схимникам Китаевской и Голосеевской пустыни, молилась у кельи известного провидца Парфения, от которой вдалеке был виден весь город, унывший под тяжелою тучею налетевшей на него невзгоды.
Неведомо для
мира копались они под землей на тридцатисаженной глубине, редко видя солнечный свет, редко дыша
чистым воздухом. Удары их молотков и грохот взрывов не были слышны на земле, и очень немногие знали об их работе.
Все дальше уходила жизнь, и открывался молодой душе чудесный
мир любви, божественно-чистой и прекрасной, какой не знают живые в надеждах люди.
Но тут поняла и она, что нет и у нее прощения и не будет никогда — и сама смерть не покроет оскорбления, нанесенного ее
чистому, материнскому лону. И только Саша, мальчик ее, в одну эту минуту жестокого сознания возрос до степени высочайшей, стал сокровищем воистину неоцененным и в
мире единственным. «В нем прощу я отца», — подумала она, но мужу ничего не сказала.
Протяни мне твои маленькие прозрачные ручки; дохни на эти строки твоим
чистым дыханием и поклонись из них своей грациозной головкой всему широкому
миру божьему, куда случай занесет неискусный рассказ мой про твою заснувшую весну, про твою любовь до слез, про твои горячие, пламенные восторги!
Ни одно рыдание, ни одно слово
мира и любви не усладило отлета души твоей, резвой,
чистой, как радужный мотылек, невинной, как первый вздох младенца… грозные лица окружали твое сырое смертное ложе, проклятие было твоим надгробным словом!.. какая будущность! какое прошедшее! и всё в один миг разлетелось; так иногда вечером облака дымные, багряные, лиловые гурьбой собираются на западе, свиваются в столпы огненные, сплетаются в фантастические хороводы, и замок с башнями и зубцами, чудный, как мечта поэта, растет на голубом пространстве… но дунул северный ветер… и разлетелись облака, и упадают росою на бесчувственную землю!..
Происходило же это оттого, что ею было решено тотчас же после обрученья, что из всех людей в
мире есть один Евгений Иртенев выше, умнее,
чище, благороднее всех, и потому обязанность всех людей служить и делать приятное этому Иртеневу. Но так как всех нельзя заставить это делать, то надо по мере сил делать это самой. Так она и делала, и потому все ее силы душевные всегда были направлены на то, чтобы узнать, угадать то, что он любит, и потом делать это самое, что бы это ни было и как бы трудно это ни было.
Но, полно думою преступной,
Тамары сердце недоступно
Восторгам
чистым. Перед ней
Весь
мир одет угрюмой тенью;
И всё ей в нем предлог мученью —
И утра луч и мрак ночей.
Бывало только ночи сонной
Прохлада землю обоймет,
Перед божественной иконой
Она в безумьи упадет
И плачет; и в ночном молчанье
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье;
И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
И чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит…
Наскоро схватят правды, сколько им выгодно, стиснут её в малый колобок и кричат на весь
мир: вот истина,
чистая духовная пища, вот — это так! и — навеки незыблемо!
С ребятами я ловил пискарей и гольцов, которых было великое множество в нашей узенькой, но
чистой речке Гостомле; но, по серьезности моего характера, более держался общества дедушки Ильи, опытный ум которого открывал мне полный таинственной прелести
мир, который был совсем мне, городскому мальчику, неизвестен.
Там царствовал
мир и любовь, там была покорность жен мужьям, благоговение детей пред родителями, домовитость хозяйки, стыдливость и целомудрие девиц, страх божий и
чистая любовь к людям.
Непременно хотят дуализма, хотят делить
мир на мыслимое и являемое, уверяя, что только
чистые идеи имеют настоящую действительность, а все являемое, т. е. видимое, составляет только отражение этих высших идей.
Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем
чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, эта красавица
мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом.
А между тем разве он не видит, что и он родился, как другие, — с ясными, открытыми очами, в которых отражались земля и небо, и с
чистым сердцем, готовым раскрыться на все прекрасное в
мире? И если теперь он желает скрыть под землею свою мрачную и позорную фигуру, то в этом вина не его… А чья же? Этого он не знает… Но он знает одно, что в сердце его истощилось терпение.
— Не сладко, ребятушки, на старости лет говорить мне так, а скажу истину-правду, надо вам её знать, понимаю я; скажу, признаюсь — верую в господа вседержителя
мира сего, но — лика божия не зрю пред собой, нет, не зрю! И ежели спросить бы — рцы ми, человече, како веруеши? — что по
чистому сердцу отвечу? — Не вем! И многие тысячи так-то ответят, коли по чести сердца захотят отвечать. Вы подумайте над этим, это надо понять!
Противуположность
чистых, высоких учителей, простиравших руку всем слабым и труждающимся и часто отнимавших ее от сильных и богатых, с
миром, погрузившимся в пороки, с которых спала даже завеса стыда, заживо разлагающимся, сделала его несправедливым.
Он отрешался от
мира земного, он слышал глас Иисуса, призывавший его туда, в обитель любви и надежды, туда, где поют бога
чистые ангелы, где души праведных его видят, где между ними и покаявшиеся грешники…
Хранить для
мира достоянье
Высоких жертв и
чистых дел,
Хранить племен святое братство,
Любви живительный сосуд,
И веры пламенной богатство,
И правду, и бескровный суд...
Что ты мечешься, несчастный? Ты ищешь блага, бежишь куда-то, а благо в тебе. Нечего искать его у других дверей. Если благо не в тебе, то его нигде нет. Благо в тебе, в том, что ты можешь любить всех, — любить всех не за что-нибудь, не для чего-нибудь, а для того, чтобы жить не своей одной жизнью, а жизнью всех людей. Искать блага в
мире, а не пользоваться тем благом, какое в душе нашей, всё равно что идти за водой в далекую мутную лужу, когда рядом с горы бьет
чистый ключ.
В системе Плотина посредствующую роль между Единым и
миром играет νους [Нус (греч. — ум, разум) — одна из основных категорий античной философии, разработанная Анаксагором и последующими философами.], образующий второе и не столь уже
чистое единство — мышления и бытия, а непосредственным восприемником влияний νους служит Мировая Душа, имеющая высший и низший аспект, и она изливается уже в не имеющую подлинного бытия, мэоническую (μη δν) и потому злую материю.
Мир создан из ничего, нижней основой, материалом, материей
мира является ничто,
чистое, пустое небытие.
Стихира на 24 декабря: «Носиши Адамов зрак, во образе Божий сын всесовершеннейший, и хощеши руками держатися, рукою вся содержай силою Твоею,
Чистая Всенепорочная провещаваше глаголющи: како Тя пеленами повию яко младенца? како сосцами питаю Тя всяческая питающего? како Твоей паче ума нищете удивляюся? како Тя сына моего нареку, раба Твоя ныне сущи? пою, благословлю Тя, подающего
миру велию милость».
«
Чистый разум» преходящ, а его природа условна и относительна, она связана с ограниченностью и условностью нашего восприятия
мира вещей взаимно отталкивающихся, многого, которое не становится единым, а только объединяется и связывается.
Трансцендентально-логическое самосознание или «
чистый разум» не есть Разум
мира; он соответствует лишь определенному разрезу
мира в его софийности, есть его ракурс или проекция.
«Обычное представление о Боге как отдельном существе вне
мира и позади (?)
мира не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко
чистая и всегда недостаточная форма выражения религиозного сознания…
При этом не получится круглого нуля, каковым не является даже
чистая потенция, нераскрытый меон, но здесь возможно различие в степени достижения и образе становления, ибо то, что в Боге предвечно и не имеет степени, свободно осуществляется в
мире.
Множественность может разрешаться в
чистую иллюзию, фата-моргану, обман чувств, майю: истина в том, что
мира нет и нужно освободиться от его иллюзии.
Христе Иисусе, Господе нашем» (Ефес. 3:8-11). В соборном послании ап, Петра также читаем: «(вы искуплены) драгоценной Кровию Христа, как непорочного и
чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания
мира — προεγνωσμένου προ καταβολής του κόσμου, но явившегося в последние времена — έπ εσχάτου των χρόνων — для вас» (1 Петр. 1:19–20).
Адам и Ева, ощутившие друг друга как муж и жена, двое в одну плоть, находились в состоянии гармонии и девственности. Они были свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение являлось бы данью
чистой чувственности, освящаемой их духовным союзом. Они, будучи мужем и женой, по крайней мере в предназначении, не становились от этого самцом и самкою, которых Адам видел в животном
мире: «и были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).